Глава XLVII, – два в одном: «горение» на работе и любовная горячка
Суточное дежурство 10 июля в моей родной больнице №1 могло бы пройти по идеальному варианту. И так оно, собственно, начиналось. Утром я, как обычно, разведал обстановку, и, узнав, что, пока никто не отзванивался насчёт поступлений пациентов, маякнул Лоле, мол, пора в путь-дорогу.
Мы пошли в офис, прибыв на место, замкнули помещение изнутри, скинули с себя одежды и собрались приступить к делу, ради которого в это место прибыли… и тут что-то пошло не так… позвонили с больницы и сообщили, что «скорая» доставила пациента…
Это не являлось поводом отменять задуманное… но, всё же, оно было как-то скомкано. Как ни крути, интим в рабочее время отличается от такового, который имеет место быть во внерабочие часы, когда можно отключить телефон, дабы деловые звонки не засоряли каналы восприятия, и, чёрт побери, не стали причиной сбоя интимного процесса.
Мы быстро управились, и Лола позвонила напарнице и попросила пойти в приёмное отделение принять пациентку.
Обстоятельства требовали нашего возвращения на работу. Мы не выполнили и половины нашей обычной программы, так что, словами не передать того дурного настроения, с которым мы возвращались в больницу.
Переодевшись, мы прошли в рабочую зону. Там я оформил осмотр в инфоклинике на основании документов пациентки, которые медсестра отсканировала в грязной зоне (в приёмном отделении). 42-летняя женщина с двусторонней нижнедолевой пневмонией (15% поражения лёгких), мазок не делала, то есть COVID-19 не подтверждённый.
Всё время, пока я работал на компьютере, Лола сидела рядом и молчаливо участвовала в процессе. Если бы у неё был диплом врача, она могла бы работать в должности врача-инфекциониста и получать в два раза больше, чем она получала как медсестра ковидного госпиталя. Всю технологию она уже знала от и до – опрос пациента, оформление шаблонных осмотров в программе, распечатка шаблонных листов назначений.
Уже никто не глазел на нас сканирующими взглядами, нас восприимали как пару. Если кто-то хотел меня найти, а на глаза попадалась Лола, ей говорили: «Передай Андрею, чтоб..». И наоборот, когда искали её, а в коридоре попадался навстречу я, говорили: «Скажи своей Лоле, чтоб…» У неё, в силу её характера, были конфликты с персоналом (медсёстры, санитарки), которые прекратились с момента начала наших отношений. Раньше медсёстры и санитарки приёмного отделения постояннно на неё тянули – она не то сделала, не то сказала, где-то «накосячила». Старшая медсестра моего отделения тоже говорила, что «Лола работу не тянет». Теперь эти разговоры прекратились. Между собой, понятно дело, они всё это обсуждали, но до меня это не доходило. Пару раз моя старшая очень робко сказала мне: «Извините, не могли бы вы аккуратно сказать Лоле, чтоб…»
Об этом я думал, сидя за компьютером, и чувствуя на себе взгляд её красивых глаз.
Я распечатал направление на ПЦР исследование (мазок на коронавирус), лист назначений по протоколу COVID-19 средней степени тяжести (Триазаверин, Цефтриаксон, Апиксабан, Диклофенак и Парацетамол при температуре), а Лола передала его через медсестёр в отделение, а направление на ПЦР – дежурной старшей медсестре.
При мне дежурный администратор отшил по телефону фельдшера «скорой помощи», который «на дурака» привёз больного с почечной коликой. Тот заехал на территорию больницы (охранник пропустил машину и отзвонился нам), позвонил в дверь приёмного отделения, ему открыли, он объяснил ситуацию медсестре, а она позвонила нам по местному телефону в чистую зону. И передала трубку фельдшеру.
Он объяснил ситуацию дежурному администратору: больной вызвал «скорую помощь» в связи с болью в пояснице, что, учитывая имеющуюся у него мочекаменную болезнь, является приступом почечной колики.
— У нас ковидный госпиталь, — напомнил администратор.
Фельдшер сказал, что у больного температура и кашель, при аускультации выслушиваются хрипы, что свидетельствует в пользу вирусной пневмонии. И он напомнил о существовании майского приказа облздравотдела, согласно которому наша больница должна принимать коронавирусных пациентов с сопутствующей урологической патологией.
— Бред, — парировал администратор. — Как это вы без томограммы, на глазок, ставите диагноз «Вирусная пневмония», на основании «аускультации», которую вы, скорее всего не проводили? Мы принимаем пациентов с подтверждённым диагнозом «Вирусная пневмония» с положительным тестом на коронавирус.
Фельдшер попытался прибегнуть к чисто скоропомощной уловке, которая работала в доковидную эпоху: «Я вам привёз больного, а вы обследуйте его, подтверждайте или исключайте диагноз!». Но не тут то было. В тон ему администратор заявил, что «обследовать и подтверждать» диагноз — это проблема чья угодно, только не наша.
— …вот берите обследуйте его, и, если у него будет положительный тест на КОВИД-19 и вирусная пневмония на компьютерной томограмме, тогда мы его примем. А пока до свидания.
Удивительно, как это фельдшер не прибегнул к ещё одной чисто скоропомощной уловке, не оставил пациента в приёмном отделении и не смотался. Забрал больного и уехал, даже не задав традиционный тупой вопрос: «Что мне с ним делать?»
Видимо, предвидел ответ: «Что хочешь, то и делай, твои проблемы».
Мы обсудили наглость фельдшеров «скорой помощи», которые везут в больницы без разбору всё подряд… но про себя я подумал, что, если бы я вместо админа поднял телефонную трубку и выслушал фельдшера, то дал бы «добро» на госпитализацию, а потом, в случае чего, как-нибудь объяснил бы своё решение. Ведь, чем больше мы принимаем больных, чем полнее забиваем стационар, тем дольше они у нас будут лежать, а значит, не скоро всех выпишем, и, соответственно, дольше просуществуем как ковидный госпиталь… и дольше будем получать надбавки))) Надо играть в эти игры, какие бы они ни были бредовые. Строго говоря, бредовыми они не могут быть по определению, ибо за участие в них платят такие деньжищи.
Также мы обсудили больницу №2, врачи которой любят сбагривать в другие стационары тяжёлых и крайне тяжёлых пациентов. Так, например, за день до этого оттуда перевели к нам 28-летнего парня, пострадавшего в ДТП. Ему сделали компьютерную томограмму всего организма, обнаружили перелом свода и основания черепа, эпидуральную гематому, и, до кучи рентгенолог описал «вирусную пневмонию под вопросом, поражение лёгких 10%». После консультации нейрохирурга («в оперативном лечении не нуждается») и консультации реаниматолога («стабильный, транспортабельный»), по согласованию с начмедом, пациента перевели к нам.
Ну и что, он почти сразу у нас и откинулся, понятно, от чего — от тяжёлой черепно-мозговой травмы, никак не от «вирусной пневмонии под вопросом». Это был классический случай, когда после травмы и непродолжительной потери сознания наступает «светлый промежуток», который длится около суток, после которого гематома (та, что «в оперативном лечении не нуждается»), резко увеличивается в объёмах, сдавливает мозг, происходит его вклинение в большое затылочное отверстие и мгновенная смерть.
Мы ничем не могли ему помочь. У нас ещё не был запущен томограф, мы не могли сделать томограмму мозга и проследить динамику заболевания, и у нас не было нейрохирургического отделения. И пациент резко захужел и стал нетранспортабельным, так что мы не смогли его отправить по «скорой помощи» обратно в больницу №2.
Вот так, к диагнозу «Коронавирусная гангрена мошонки» добавился ещё один хит года — «Коронавирусный перелом свода и основания черепа с мозговой гематомой».
Всё время, что мы это с коллегами обсуждали, Лола была со мной рядом, и я чувствовал на себе её вопросительный взгляд: «Хули ты тут распизделся, у нас мало времени, мы не выполнили и половины нашей прогрммы?!» Выражение её лица соответствовало тону беседы, но я чувствовал, что она напряжена до предела.
Улучив момент, когда никто конкретно ко мне не обращался, и мне не надо было отвечать на чей-то вопрос, я кивнул ей, мол, пошли отсюда. И мы покинули рабочее место, чтобы пойти в офис для выполнения нашей обычной программы.
Ушли мы оттуда в восемь вечера, официального времени закрытия офисного центра. Никто не звонил, так что мы прогулялись по парку, сделав большой крюк, и, накупив в супермаркете напитков, вернулись в больницу около девяти вечера.
В половине десятого на административный телефон позвонила старший врач «скорой помощи» и попросила принять тяжёлую пациентку с готовой КТ ОГК, на которой описывается вирусная пневмония 76% поражения лёгких. Снимок был выполнен в больнице, которая находится неподалёку от нас, и на базе которой находится ковидный пульмонологический центр.
— Почему бы вам не оставить больную там, где ей сделали КТ? — спросил я (в отсутствие дежурного администратора на звонок ответил я).
Она ответила, что ни в той больнице, ни в ещё одной соседней, нет реанимационных мест. Я был вынужден согласиться и дал «добро» на госпитализацию. И наш тандем, я и моя боевая подруга, выдвинулся в сторону приёмного отделения. Быстро оприходовав пациентку (сатурация на кислороде 74, пульс 156, сознание – сопор, отправилась прямиком в реанимацию), мы вернулись в чистую зону.
Больше поступлений не было, до утра никто не беспокоил, так что мы с моей боевой подругой, как стахановцы, перевыполняли и перевыполняли наш план, находясь в наших апартаментах на втором этаже. Мы горели страстью, как никогда, и это был идеальный момент, чтобы сказать Лоле давно выстраданное: «Переезжай ко мне!!!»… но я ничего такого не сказал, хоть и продумал всё до мелочей – как попрошу квартирантов съехать, перевезу домой все вещи, свои и её, как сделаю новый ремонт…
Утром я узнал, что пациентка, которую мы приняли вечером, умерла в 5-38 утра.
Итого на утро 11 июля в больнице состояло 124 пациента, из них ковид-положительных 50, из 124-х – 120 пневмоний, из которых ковид-положительных всего 37. Через больницу прошло 572 пациента, из них 34 умерло, и, соответственно, 414 выписано, или выздоровело, что называется.
Всю ночь и всё утро, вплоть до прощального поцелуя, я готовился сказать Лоле эти слова: «Переезжай ко мне!!!»… а когда мы расставшись, разъехались в разные стороны, неистово рефлексировал, ну какого чёрта!? Сама судьба послала мне эту девушку. Вряд ли когда-нибудь я смогу соблазнить такую молодую и красивую. В постели ей не было равных. Я, как любой человек, субъективен. Какой-нибудь колхозник мог бы сказать тоже самое, а именно: «Как женщине, ей не было равных», про козу. Объективно, я бы мог таким образом охарактеризовать не более трёх сексуальных партнёрш из более сотни, с которыми пересекался в горизонтальном положении в течение жизни. Её потенциал, в пересчёте на таблетки, составлял тонну Виагры. Лола – это моя лебединая песня, величайшее достижение как мужчины. Удивительно, что она во мне такого нашла – старый, бедный, алкогольно-зависимый. Хватать надо её и привязывать к себе всеми доступными способами, – чем скорее, тем лучше. Эта задача проникла в моё сердце и заняла в нём первое место
