Натерев бараньи отбивные солью и перцем, Арина обернула косточки алюминиевой фольгой, чтобы они не подгорели. Затем поставила отбивные на кости вертикально в форму для запекания, которую затем поместила в предварительно прогретую духовку. Выставив время – 25 минут – приготовила овощную смесь, и решила сходить к Тане, а уже потом заняться соте.
Из Таниной комнаты доносилась музыка. Арина прошла по коридору, встала в дверях. Как она играет! Причём без нот! Пианистка отложила ноты в сторону и позволила рукам свободно скользить по клавишам. Какое чудо!
Таня играла вальс. С блеском выдерживая длительные ноты, исполняла она грациозную мелодию, волнующе связывающую воедино восторг, мечтательность и самоотверженность. Кто бы мог подумать, что из обычного фортепиано можно извлечь страстный монолог, повествующий о том, что игра – это сладострастие, неутолимость, исступление и отчаяние, это жизнь.
Звуки вальса плавно перетекли в некую переходную мелодию, грустную и меланхоличную.
Арина подошла поближе и тут заметила, что пианино украшает фотография в красивой рамке, на которой Таня вместе с Андреем в обнимку стоят на берегу Волги.
— Что насчет этого? – строго поинтересовалась мать.
— У него скоро день рождения, я хочу ему сделать подарок.
Арина сделала шаг в сторону коридора, собираясь пойти взять кошелёк:
— Сколько тебе нужно?
— Нисколько, мама.
Остановившись, Арина залюбовалась дочерью – ещё ребёнок, а ведь присмотреться – совсем уже взрослая. И как научилась играть, как умело импровизирует!
И она спросила шутливым тоном:
— Ты возьмёшь у него деньги, чтобы ему же сделать подарок?
— Нет, мама, он возьмёт меня… Не знаю, как выразиться… яснее…
Сказав это, Таня, не прерывая игры, мечтательно посмотрела в окно.
На щеках Арины проступили малиновые пятна, её губы начали вытягиваться в ниточку, глаза остро впились в дочь.
— Ты и так предельно ясно выразилась. Яснее некуда.
Оторвавшись, Таня, покрутилась на стуле, потом снова принялась за игру. Пока её пальцы не коснулись клавиш, Арина подумывала, не захлопнуть ли с треском крышку.
— Этот мерзавец тебя домогается?!
— Нет, в том то и дело. Вообще какой-то странный стал, в последнее время боится дотронуться до меня, мы с ним ни разу даже не поцеловались по-настоящему. Я в кипише.
— А не рано ли тебе начинать играть в эти взрослые игры?
Заиграл ноктюрн. Музыка текла сама, как лунный свет. Глубинная грусть, переполняющая каждый такт, грозила взорваться, увлекая в темную воронку; она вошла в резонанс с мрачными мыслями Арины. Кульминацией и откровенным катарсисом выглядело хрупкое умиротворение музыкальной грезы.
— Я думала об этом, мама. Но нельзя всё время думать только о себе, ты сама же так учила, – смиренно произнесла Таня, меняя ритм, – Андрей – взрослый мужчина, нельзя так долго мариновать его – мало ли, побочки по телу пойдут, нервные срывы, и всё такое.
— Ты что, издеваешься надо мной! – взорвалась Арина. – Он женатый мужик, на его сытой физиономии не наблюдается приближение каких-то там побочек!
— Эх, мама, мама… Видно ведь сразу, что у них с женой давно ничего нет. Их семья – просто фикция для отвода глаз. А ты сама чего так нервничаешь?
Арина вмиг собрала в порядок лицо и спокойно продолжила натиск:
— Получается, с чужими людьми договориться можно, а родная дочь меня уже не слушается, так получается?
— Я так и знала, что это ты спугнула его. Ты поступила эгоистично, хотя обвиняешь всё время меня в эгоизме. Как ты не можешь понять, что если парень с девушкой встречаются, то в скором времени у них возникает… как это сказать… близость, что ли.
— Неужели!? Это такая новость для меня, от изумления даже ноги подкашиваются…
— Да, мама, я чувствую, что уже не принадлежу сама себе…
Для пианистки настало время уединения. Он разговаривала и спорила сама с собой своей игрой в стремительном трепещущем звучании, самом естественном выраженье её творческой души. Наполненная ярким солнечным светом музыка, при этом нескрываемо личная лирика, звучала как страницы дневника, перенесенные на ноты.
— Понимаешь, мама… Я люблю его. Он столько сделал для меня. И я должна отблагодарить его.
Звуками полонеза – торжественного и задумчивого – наполнился зал. Фортепьянный рокот страстно взмывал ввысь, словно полет ясновидца к звезде, к которой устремлен его блуждающий взор.
Ошеломлённая мать посмотрела на дочь и молча вышла из комнаты. Выключив духовку – время уже вышло – и приоткрыв крышку, какое-то время бродила по квартире, смотрела за Кириллом, как он делает уроки, зачем-то пошла в спальню. И сама не заметила, как в руках оказалась брошюра, которую недавно с таинственным видом вручила Соковня. Арина сначала возмутилась, но потом подумала: «Пусть будет».
«Накаркала, паразитка… но, может, эта невеста ещё передумает, возможно, не так уж всё серьёзно», – подумала Арина, и, повертев в руках «Руководство по контрацепции», направилась в комнату дочери.
Там было тихо. Таня сидела за пианино, и рассматривала фотографию.
— Дочь… чем занимаешься?
— Коротаю время… в созерцании ЕГО мужественной фигуры… тоже полезное для женского организма занятие.
Арина поставила брошюру на пюпитр.
— Займись лучше делом!
И вышла.
— Кирилл, ну-ка, покажи мне, что ты сделал! Только не говори, что ты тоже, как твоя сестрица… – услышала Таня удаляющийся мамин голос.
И, положив на клавиши руководство, приступила к его изучению.
