Карибский кризис. Часть 3, глава 76

Глава 76,
О моей поездке в Волгоград, встрече с моими сотрудниками и главврачом кардиоцентра
В этот субботний день в офисе собрался весь коллектив Совинкома, за исключением фармацевтов, которые в тот момент находились на рабочем месте.

Итак, размышлял я, оглядывая собравшихся, отложились только протеже святого Иосифа и их «клоны», то есть непосредственно ими нанятые сотрудники. Единственным предателем оказалась Писарева, которую брала на работу и «воспитывала» Ирина. Тоже интересный факт.
Меня встретили настороженным молчанием. Когда я заговорил – спокойно, уверенно, то это сразу вызвало всеобщее удовлетворение. Я сделал вид, что не придаю большого значения произошедшим событиям. Сказал просто: доверился по доброте душевной непорядочным людям, они совершили подлый поступок, который я, как опытный руководитель, предвидел и предусмотрел все обходные маневры. Все бунтовщики уволены без выходного пособия, кроме того, изыскивается способ возмещения экономического ущерба. Когда я закончил говорить, поднялся невообразимый шум – одновременно все начали выражать свое возмущение действиями предателей, вознося хвалу своему директору. Заканчивая собрание, я поблагодарил всех за лояльность и тут же раздал конверты с премиальными, которые приготовил заранее.
Далее я стал разбирать дела, принял на работу двоих соискателей на вакантные должности, которых привел Павел – водителя и офис-менеджера, и познакомился с новым главбухом, 27-летним Михаилом Крыловым, которого также привёл Павел. Немного настораживало то, что парень, к тому же молодой, и вдруг главный бухгалтер, но послужной список говорил сам за себя, кроме того, Павел ручался за этого кандидата.
Я просмотрел банковские выписки – меня интересовали платежи кардиоцентра с того момента, когда я последний раз был в Волгограде и передавал главврачу комиссионные, после чего пересчитал приготовленные Халанскому деньги и направился в приемную.
Главврач кардиоцентра Станислав Халанский, как обычно, был обо всём осведомлен. Кто-то доложил ему о массовом исходе работников Совинкома. Версия, изложенная сотрудникам, сгодилась и для Халанского, с той лишь разницей, что в ней были озвучены факты увольнения исполнительного директора, дальнейшее тщательное расследование нарушений, вскрытие различных нелицеприятных фактов, и, как следствие, увольнение всех неблагонадёжных лиц.
Приняв от меня конверт, в котором было 300,000 рублей, пробежав глазами расшифровку платежей, Халанский усталым тоном, с напускной рассеянностью принялся выговаривать:
— Я же вас предупреждал, Андрей… Зачем вам столько народу? Для того, чтобы обслуживать наше учреждение, вам не нужен такой большой штат. Две-три девочки, водитель-экспедитор… А что было у вас?! Как ни зайдешь к вам в офис – куча народу, все шумят, бегают. Я ведь был прав?
Я опустил голову, кивнув в знак согласия.
— Теперь всё позади, я от них избавился.
— Ты говоришь – был какой-то ущерб?
— Как такового не было, – уклончиво ответил я. – Был несанкционированный перевод денег. Потом деньги вернули, виновный был рассчитан. Я приехал, разобрался в ситуации. Выяснил, что необоснованно принято на работу масса людей, ненужных, бестолковых, которые получали зарплату просто так. Вот и весь ущерб.
Вслед за этим страшным словом, – «ущерб», – наступила тишина, и только часы на стене тоненьким голоском пропели мелодию. Покачав головой, Халанский посмотрел в окно. Лицо его выражало крайнюю степень досады. Наконец, он нарушил свое молчание:
— Но ведь это какие деньги! Огромные деньги израсходованы впустую, пропали! Я не понимаю этого.
Потом он снова замолк и погрузился в обычную свою печаль. Когда речь шла о расходах, особенно о неразумных, Халанский всегда расстраивался и становился мрачнее тучи.
— Я бы не сказал, что … совсем пропали деньги, – отозвался я, жалея о том, что так некстати заговорил об убытках. – Нет! Утверждать это преждевременно. Как раз сегодня утром я слышал от своего заместителя, что клиенты, с которыми работали уволенные сотрудники, продолжат работу с нами. Согласно финансовому отчету за последние два месяца, который сделан с опозданием, и я с ним не ознакомился до конца, согласно этому отчету уволенные сотрудники оправдывали своё существование, они всё-таки продавали, приносили фирме прибыль! Вот какие до меня дошли сведения, это произошло буквально час назад. Значит, убытки были совсем незначительные, а может, их и не было вовсе!
— Не было убытков… Правда? – еле слышно проговорил Халанский и посмотрел в окно. Затем он сказал неожиданно твердо: «Все равно, если эти люди непорядочные, я слышал, что кто-то из них ходил по отделениям, предлагая нашим заведующим разные махинации – дайте мне их фамилии, я скажу на охране, чтобы их не пускали в кардиоцентр!»
— Хорошо, – ответил я.
Чтобы перевести разговор на другую тему, я вынул из папки коммерческое предложение на препараты фирмы Шварц-Фарма. До сих пор региональным представителем в этой немецкой компании работал Вадим Второв, устроившийся туда после увольнения из судмедэкспертизы. Работу выполняли различные сотрудники Второва, зарплату получал он. Его московский руководитель знал, что он имеет свой бизнес, получает доход, в десятки раз превышающий скромную зарплату представителя иностранной компании. Но продажи в регионе не уменьшались, и Второва никто не увольнял.
В конце декабря, занимая деньги у кого только можно, я обратился к Второву. Не дав отказа, тот денег не дал, а предложил очередную выплату процентов по уже существовавшему займу зачесть в общий долг. Кроме того, он предложил продать в кардиоцентр препараты Шварц-Фармы, а с вырученных денег через три месяца после реализации выплачивать ему проценты. То есть выручка останется на Совинкоме, а с руководством Шварц Фармы Второв брался урегулировать вопрос самостоятельно – чтобы компания не взыскивала с меня эти деньги через суд. Оказавшись в безвыходной ситуации, я согласился. И теперь, положив перед Халанским на стол коммерческое предложение, я давал необходимые пояснения:
— …Помните, год назад, мы поставляли дорогостоящие кардиологические препараты? По областной программе, деньги шли через облздравотдел…
Халанский наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Я продолжил:
— …Был еще тяжелый больной, за два месяца на одни лекарства израсходовали миллион рублей, а он в итоге умер…
Халанский вспомнил, речь шла о родственнике одного высокопоставленного чиновника, и я обратил его внимание на цифру, написанную ручкой в углу листа – 25%. Это был размер комиссионных по данной сделке.
— Откуда такие деньги? – спросил Халанский, и священный ужас застыл в его глазах. – Там всё в порядке?
Я заверил, что всё в порядке: цены, сроки годности, документы, и так далее. Высокая рентабельность обусловлена скидками, которые дает региональный представитель, школьный друг и однокурсник. Чтобы перевести разговор в конкретную плоскость, я спросил, кто даст заявку, и получил ответ, что этим займется лично главный врач.
— …Только если это… – он указал на цифру 25% в верхнем углу коммерческого предложения, – не слишком накладно для вас. Вы же понимаете, лучше взять меньше, но чтоб было безопасно. Ибо сказано: жадность фраера сгубила. Мы бы взяли ровно столько, сколько вы сами сможете нам выделить, а препараты мы и так примем, если с ними всё в порядке.
Я поспешил заверить, что размер комиссионных 25% совершенно разумна цифра, и что препараты в порядке, заведующая аптекой при приемке товара удостоверится в этом.
Успокоившись, Халанский сказал, что заявку можно будет забрать в приемной через два-три дня. Говоря об этом, он употребил любимую формулировку: «пусть кто-нибудь из ваших девочек заберёт». И тут же спросил про Ирину. По его испытующему взгляду я понял, что ему известно много больше, чем вначале могло показаться.
«Неужели Звезда к нему заходила?» – с тревогой подумал я и ответил, что в последний раз, когда Ирина звонила мне на мобильный телефон, её было плохо слышно, она что-то пыталась прокричать, связь прервалась, поговорить не удалось. Сегодня, через день после этого неудавшегося разговора, Ирины на работе нет, сотрудники по поводу её отсутствия дают разноречивые и путаные объяснения, её мобильный не отвечает, и необходимо самому разбираться, искать её, разговаривать с ней…
— Вы понимаете, Андрей… – сказал Халанский, поднимаясь со своего места и направляясь к длинному столу для переговоров у противоположной стены кабинета. Подойдя к нему, он надел очки и начал просматривать папки, грудой сложенные там.
– Смотри, Андрей…Алексеевич… – продолжил он, когда я подошел и почтительно встал рядом, – это заявки от отделений приблизительно на год. Мы планируем закупать у вас котировками, по-прежнему, но что-то мы обязаны будем вынести на открытый конкурс, –
вынимая бумаги из папок и передавая их мне, он добавил, – посмотрите номенклатуру, подумайте, по каким товарам у вас сильные позиции, и мы тогда отдадим их на конкурс. Остальное будем закупать по котировочным заявкам.
— Кто у вас занимается нашими заявками? – спросил он, вернувшись за свой письменный стол.
— У нас есть соответствующие сотрудники, – ответил я и назвал несколько имён.
— Я бы посоветовал тебе разыскать Иру. Она грамотный сотрудник, хороший человек. Зачем разбрасываться такими кадрами? Вы справитесь без неё с этой заявкой?
Я ответил, непринужденно рассмеявшись:
— Мы ведь с вами работаем столько времени! Всё в организации происходит только с моей подачи. И если кто-то позиционирует себя как первопричину, как единственную движущую силу, то этот человек слишком много на себя берет. Выдаёт свои надежды за действительность.
Мне не пришлось развивать дальше идею собственной состоятельности, которой с каждым днем становилось все меньше. Сделав знак и посмотрев на меня хорошим, добрым взглядом, Халанский дал понять, что полностью доверяет моим деловым качествам.
— …Все же я хотел бы тебе посоветовать, – добавил он, – если берешь себе помощников, то бери женщин. Как правило, они не подводят, они более исполнительны и добросовестны. Они переживают за дело. Вот Ира…
По мере того, как продвигался его рассказ о достоинствах этой девушки, он всё больше и больше веселел. Рисуя её образ, он, очевидно, представлял его парящим в воздухе прямо перед собой. И он смотрел на этот воображаемый образ с большим любопытством, интересом и удовольствием, чем, быть может, это требовалось при обсуждении своих фантазий с посторонними. Судя по всему, воспевание оды субтильной блондинке было одной из его любимых рассудочных забав.
— …Так вы её отыщете, Андрей? Может, ей нужна какая-то помощь… – встрепенулся он.
Почтительно наклонив голову, тоном глубокого сочувствия я сказал, что непременно сделаю всё, что в моих силах.
— …Ей было так трудно одной заниматься всеми вопросами поставок, – заметил Халанский таким задушевным тоном, что прослезились бы камни, – …ей, бедняжке, нужно отдохнуть и успокоиться.
— Непременно! – подтвердил я тоном глубокого убеждения. Я почувствовал, как добрая искренняя улыбка озаряет моё лицо:
— Я так сочувствую Ире, будто она моя родная сестра. У меня к ней просто братская нежность. С таким чувством не совладаешь. Не знаю, чего бы я только не сделал для неё!
Прощаясь, Халанский, немного пригнувшись, широко улыбаясь, слегка прищурившись, двумя руками пожимая мне руку, произнес:
— Всего вам наилучшего, Андрей! Будем работать!
Выходя из приемной, я окончательно укрепился во мнении, что Ирина была у Халанского и наговорила много лишнего.