Первого сентября я проснулся в своей каморке, как обычно, в шесть утра, и, весь во власти непонятных предчувствий, сразу пошёл к матери. Она лежала спокойно на боку, дышала кислородом, сатурацию держала 85-90%. Поднявшись на четвёртый этаж к отцу в палату, я взял из холодильника кефир, отжал сок, вернулся к ней, попоил. Побыв с ней до половины восьмого, пошёл к главврачу на утренний рапорт.
Формат проведения которого изменился по сравнению с доковидными временами. Если раньше первыми докладывали реаниматологи, а потом заведующие остальных отделений, то теперь реаниматологи докладывали своих пациентов в последнюю очередь. Причём, докладывали выборочно, только тех, за кого спрашивала начмед. Она всё про всех знала, перед её глазами в компьютере была таблица со всеми реанимациоными больными, и она называла фамилии самых тяжёлых, а реаниматологи подробно рассказывали о состоянии этих пациентов.
— Разгон? – услышал я свою фамилию.
— Состояние крайне тяжёлое, – отвечал дежурный реаниматолог, – анализы без особенностей, но сохраняется выраженнейшая кислородная зависимость. Без маски сатурация резко падает. Продолжает лечение.
У меня от этих слов так сжалось сердце. Редко когда в медицине звучали настолько правдивые слова. Имеется в виду не только на рутинных рапортах, но и в целом – на конференциях, приёмах, заседаниях, видеоселекторах, прочих официальных мероприятиях. Обычно, на словах всё хорошо, в отчётах всё красиво… а потом, когда что-то случается, ответственные лица картинно разводят руками, типа, ничто не предвещало беды, мы делали всё возможное, но вмешался случай, форс-мажор…
— Давайте своим всё по максимуму, – сказала начмед. – Если что-то необходимо, но у нас этого нет, говорите, мы купим.
После рапорта я вернулся к матери. Она сидела на краю кровати, свесив ноги, и принимала пищу, – санитарка кормила её кашей. Осилить удалось лишь половину. Запив больничным чаем, мама попросила дать ей её таблетки.
— Ты что эту больничную бурду пьёшь!? – шутливо пожурил я.
Таблетки она запивала соком. Потом, устав от усилий, потраченных на еду, откинулась на подушку. А я наладил ей кислородную маску. Ну, и началось, – ворочанье с боку на бок, бесконечные (и безуспешные) попытки найти удобное положение, отхаркиванье мокроты.
Около полудня она пожаловалась на боль в спине и попросила принести какую-нибудь мазь.
— У тебя этих мазей целый холодильник дома, – сказал я. – Какую привезти?
Она попросила сходить прямо сейчас в ближайшую аптеку и купить Капсикам. Ядрёная штука, как-то раз я помазал себе поясницу, потом полдня это место горело.
ОК, я пошёл в аптеку. Когда вернулся, увидел, что одной канюли под маской не хватает. Она лежала рядом с подушкой, исторгая кислород в пустоту.
— Ты зачем шланг вытащила? – строго спросил я мать.
Она прикрыла глаза рукой, точно стремилась скрыть отражавшуюся в них беспредельную муку, и глухо проговорила:
— У меня поднимается давление.
— Но сатурация падает!!! – кстати, сатурация практически не изменилась на двух концентраторах. На мониторе было то же самое – 85-90%. Пульс был 85-90, и повышался до 100-115, когда мама начинала беспокойно себя вести. Давление около 140\90, и также повышалось, до 155\100 при малейших проявлениях беспокойства.
Я дал ей таблетку Капотена, и попытался вернуть канюлю третьего концентратора на место.
— Не надо, – хрипя, сказала мама. – Я никак не могу приспособиться дышать… мне плохо…
Она пожаловалась на то, что «Капотен» не такой, как надо… да и больничный Амброксол неправильный, плохо помогает от кашля, и попросила купить в аптеке «нормальные» препараты. А ещё Мелатонин – для сна. С её слов, она не спала все проведённые в больнице ночи.
Обедать она отказалась. Кое-как удалось скормить ей чайную ложку красной икры. Чтобы запить таблетки, я дал ей свежевыжатый цитрусовый сок с перепелиными яйцами, – какая-никакая еда.
Примерно в половине третьего я поехал домой. Пообедал, привёл себя в порядок, сменил одежду, сварил матери куриный бульон. По дороге в больницу зашёл в аптеку и купил Мелатонин и «правильные» Капотен с Амброксолом, сразу от нескольких производителей, на выбор. Угодил матери – среди приобретенных упаковок было то, что ей нужно… вот только подушка не такая, надо бы привезти из дома другую.
— Какую? – уточнил я. – У тебя их целая коллекция!
Она сказала, чтоб я взял с её домашней постели ту, на которой она последнее время спала.
— ОК, – отвлекая разговорами о подушках и таблетках, я попытался попотчевать её бульоном. Налил его в кружку, опустил в неё трубочку, которую, в свою очередь, просунул маме под кислородную маску…
Но она не стала пить.
— Потом… дай отдохнуть…
— Отдохнуть от чего!?
Вот ведь какой поворот судьбы: отказывается кормиться человек, для которого приготовление еды и кормление близких было реальным религиозным культом. Мама рассказывала, что по молодости считала готовку и процесс приёма пищи нерациональной тратой времени. И мечтала, что когда-нибудь изобретут таблетку, проглотив которую, человек получит суточную дозу белков, жиров, углеводов, витаминов и всех микроэлементов, необходимых для полноценного существования. И будет сыт. И у него освободится куча времени, которое он сможет потратить на что-то действительно стоящее.
Когда у неё появилась семья, она продолжала считать застолья пустым времяпровождением, но приготовление еды перестало быть для неё обузой. Она видела результат – здоровье близких, поэтому не жалела времени и сил, потраченных на то, чтобы семейный стол изобиловал питательной и разнообразной пищей. Фрукты-овощи-мясо-рыба-птица, молочные продукты, бакалея, сладости, и прочая, и прочая – всё это должно быть в достаточном количестве и правильном сочетании.
Никогда не забуду, как мама заставляла меня есть чёрную икру(!!!) Мне было лет 7-8. Она работала в городской администрации, а её дядя на Волжской плотине… в общем, рыбные деликатесы не переводились в нашем доме. Но, если осетрину я ел спокойно, то с икрой были проблемы. Мама отрезала тонкий кусок хлеба, сверху намазывала слой масла, на который накладывала ложкой чёрную икру, слой которой был толще хлеба с маслом раза в два. А я говорил, что сделаю бутерброд сам – толстый кусок хлеба, толстый слой масла, поверх которого набрасывал несколько икринок.
Так продолжалась наша борьба, закончившаяся победой матери. Я полюбил чёрную икру и стал в больших количествах её потреблять. Собственно, в нашем регионе она оставалась более менее доступной вплоть до 2005-2006гг, когда продавалась по цене 6000 рублей (примерно $200) за один литр. Своим петербургским коллегам я возил икру из родного N-ска сумками. Потом цены резко взлетели.
Что теперь остаётся делать – рассказывать внукам сказки, как моим родителям осетрина и чёрная икра доставалась практически даром… а мне, когда я сам стал отцом, хоть не бесплатно, но и не так уж дорого, так что мой ребёнок знаком с этими деликатесами не понаслышке.
…Итак, находясь в реанимации, пытаясь скормить хоть что-то тяжело больной матери, я не мог не вспомнить её хлебосольные столы. Накормить до отвала мужа, детей и внуков – это было святое. В любое время в двух больших холодильниках родительской квартиры всегда было достаточно провианта, чтобы насытить взвод солдат. Как-то раз мы отмечали чей-то день рождения, ближайшим кругом, родители, мы с братом и его семьёй. И всё, других родственников не позвали, были на то причины. И вот, в разгар веселья, звонок в домофон… и через минуту в квартиру вломились дальние родственники, в количестве, превышавшем количество приглашённых гостей. Всё как в рассказанном Александром Ширвиндтом случае про Андрея Миронова. Который не пригласил друзей на день рождения, а они явились без приглашения со своими напитками и закусками, разложились на кухне и заявили, типа, не обращайте на нас внимание, мы тут по-своему будем праздновать день рождения Андрея.
Ну и что с незваными гостями на нашем семейном торжестве?! Словно по мановению волшебной палочки, очень быстро был накрыт ещё один стол, и никто не остался голоден.
Не припоминаю такого случая, чтобы я уходил из родительского дома некормленный и с пустыми руками. Мама обязательно вручала мне контейнер с едой, на худой конец пакет овощей-фруктов, а когда я спускался по лестнице вниз, ещё кричала вдогонку:
— Ой, я забыла про закрутки… а ещё варенье… шмат копчёного сала!..
Что характерно, сама она не любила застолья, в основном проводила время не сидя с гостями, а в суете, следя за тем, чтобы тарелки у них не пустовали.
Когда я был в браке, то питался тем, что готовила жена. А когда остался один, мать приучила меня к своему столу. Она требовала, чтобы я приходил к ней столоваться в нерабочее время и собирала мне на работу контейнеры с домашней пищей, как обычно, следя за её разнообразием. Если вдруг я не успевал заехать за едой, она, вопреки моим протестам, привозила мне провиант на работу. Последний раз – в середине августа, за неделю до своей госпитализации. В начале восьмого утра я позвонил ей и предупредил, что не заеду, попросил не беспокоиться, как-нибудь справлюсь, уже давно не маленький мальчик… а в половине первого она позвонила и сказала, что привезла еду, ждёт меня у ворот больницы.
— Ты зачем… в такую жару… на общественном транспорте!? – набросился я на неё, когда вышел к ней. – Я запрещаю… я больше не буду говорить тебе, в каком месте работаю, чтобы ты не ездила…
Она виновато оправдывалась, мол, всё равно ей надо было ехать в эту сторону… но я-то знал, что это не так, она специально ко мне приехала, чтобы привезти еду, не дай бог, чтобы я съел что-нибудь общепитовское.
Ладно несколько остановок по городу, а когда я был «в бегах» и скрывался у родственников по деревням, она ездила за сотню-две километров в область ко мне, чтобы привезти свежий горячий супчик в термосе.
Последним её подвигом на этом поприще был приём Алика в августе этого года, когда он приезжал погостить. Она, как обычно, выложилась по полной программе. Что ни блюдо, то шедевр. Алик, объевшись, как паук, выползал из-за стола, говоря, что никогда не ел такого вкусного борща\харчо\щей, таких вкусных котлет\отбивных\стейков, такой вкусной рыбы\курицы и так далее. 20-го августа, в день отъезда, мы поехали кататься на водных лыжах. Был Алик, Мариам, её брат (они втроём приехали из Москвы в N-ск на машине), и, соответственно, я. В 16-30 у меня было дежурство в больнице №2, и мы возвращались в город впритык. С 15-00 беспрерывно каждые 10 минут мне звонила мама и беспокойно спрашивала, когда мы вернёмся – она ДОЛЖНА была выдать мне еду на работу и в дорогу Алику. Я никак не успевал, о чём её предупредил (не сказав, в какой больнице я дежурю, чтобы она не подорвалась ко мне). Меня высадили возле моего дома, я быстро собрал вещи и на такси поехал на работу.
Позже, мне позвонила Мариам и ошарашенно сообщила, что мама вынесла им на улицу целый противень фаршированных перцев и жареных окорочков – запас еды на неделю! – и помогла аккуратно уложить в багажнике.
Сейчас, в реанимации, я суетился вокруг неё, пытаясь хоть что-нибудь ей скормить… но тщетно. Позвонил брату, рассказал обо всём, попросил купить зондовое питание для реанимационных больных. Вечером он приехал, доставил несколько бутылочек «Нутридринк» (жидкая высокобелковая высококалорийная смесь) по 200 мл с разными вкусами. Но мама их забраковала, заявив, что слишком приторно, и выпила через трубочку всего полбутылки, грамм сто. Я разбавил смесь кефиром, но она всё равно не стала больше пить.
Мы с братом съездили в родительскую квартиру за подушкой, что просила мама. По дороге обменялись информацией, кто что узнал нового о лечении вирусной пневмонии. Мы пребывали в постоянных поисках волшебного средства, которое может спасти мать, но это было бесконечное путешествие с массой вопросов и незначительным количеством невразумительных ответов. Во всех источниках было примерно одно и то же, везде упоминались одни и те же препараты – Фавипиравир, Барицитиниб, Актемра, Инфибета, Ремдесивир, антиковидная плазма… всё это значилось в листе назначений нашей мамы, всё применялось… но с нулевым эффектом.
Брат поведал, что сходил в церковь, заказал соответствующие богослужения… и будет ходить каждый день вплоть до маминого выздоровления.
В тот вечер наметилась нехорошая тенденция в виде снижения сатурации. Если до этого она колебалась 85-90%, то теперь диапазон стал 75-80-85%. Я задал дежурному реаниматологу вопрос о неинвазивной ИВЛ. И получил пространный ответ, резюме которого следующее. На отечественных аппаратах Авента, которые стоят у нас, функция НИВЛ не работает должным образом. Кислородная разводка никуда не годится. Постоянно где-то подтекает, расход кислорода бешеный, и никто не может установить причину.
С масками для НИВЛ тоже проблема – нет «нормальных». Кроме того, пациент с такой маской на неинвазивной ИВЛ должен спокойно лежать на животе, не двигаясь. Это не про нашу маму. Реаниматологи пробовали – ничего не получилось, она не ложилась на живот, а маску срывала. Маска для НИВЛ весьма некомфортна, сильно давит на лицо, две недели в такой маске, и на лице появляются пролежни. Также она снимала с себя эластичные бинты для профилактики тромбозов, в них ногам «слишком тесно и жарко».
Купленная в прошлом году центральная кислородная станция, призванная обеспечить кислородом реанимацию плюс 150 коек больницы, не работает. Снабжение кислородом осуществляется путём ежедневного подвоза кислорода в количестве 30 баллонов. Во время замены баллонов пустых на полные, а это 15-20-30 минут, больные на аппаратах ИВЛ начинают задыхаться. Начальству докладывается, что во время замены баллонов пациентов переводят на мобильные кислородные концентраторы… но, фактически, это не делается. Больные подозрительно умирают в одно и тоже время, совпадающее со временем замены баллонов.
Исходя из всего этого, в нашей ситуации надёжнее пока оставаться на трёх 10-литровых концентраторах. И планировать перевод на ИВЛ в КРАЙНЕМ случае.
Я вспомнил разговоры на утренних рапортах у главврача. Дежурный реаниматолог докладывал, например : «В палате реанимации состоит шесть больных, из них четыре на ИВЛ, двое на НИВЛ – один на СИПАП, один на хай-флоу».
Начмед, усмехаясь, переспрашивала:
— А на самом деле?
Реаниматолог что-то бормотал, типа, «Нусамизнаете».
В общем, только сейчас до меня стало доходить, что не так всё просто во всех этих реанимационых делах.
После разговора с реаниматологом продолжилась вся та же наша с мамой суета, – ворочанье, поиск удобного положения, отхаркивание, приём препаратов, поправление кислородной маски и воздуховодов… В 10 вечера я дал ей Мелатонин и попытался почистить ей зубы, просунув зубную щётку под маску – не получилось. Тогда я сходил в супермаркет и купил полоскание для рта. Она через трубочку приняла жидкость, прополоскала рот, потом выплюнула в одноразовый стакан.
Мелатонин не подействовал, мама продолжала бодрствовать, к полуночи она стала вести себя спокойно, и я покинул палату реанимации, прошёл в чистую зону, в свою каморку, и лёг спать.
